Дворы и здание Капеллы
Капелльский двор... Вернее, система дворов, ведущая с Дворцовой на Желябова.
Первый, выходящий на Певческий мост, парадный, нарядный, с полукруглой клумбой, призванной скрашивать странную на первый взгляд глухость боковой рустованной стены капелльского зала. И действительно. Капелла — один из немногих концертных залов, где публика попадает в здание не с торца, а через боковые двери, и само здание, зажатое со всех сторон, выставляет на всеобщее обозрение не фасад, а боковую стену.
С этой клумбы мы периодически срывали цветы и травинки для уроков ботаники. Ещё помню, как во время съёмок «Итальянцев в России» на этой клумбе построили деревянный сарайчик, обшили пластиковой рустовкой и покрасили в жёлтый капелльский цвет. Помнишь эпизод, когда из этой пристройки в панике выбегают артисты?
 |  |
Ещё поставили бутафорский фонтан на Певческом мосту. В фильме не очень заметно, что это — мост, но мы-то всё знали. До сих пор смеюсь, когда пересматриваю этот фильм: фонтан на мосту!
С моста во двор ведут огромные чугунные решётчатые ворота. Мы их использовали в качестве спортивного снаряда — на их створках было очень здорово кататься, совершая по четверти круга в каждую сторону.
Направо и налево, после ворот — две арки, ведущие в смежные дворы. Правый, маленький дворик, куда выходят окна главной училищной лестницы, практически не изменился. А вот левый на моей памяти претерпел коренные преобразования: практически весь квартал был снесён и построен заново. То же самое произошло гораздо позже, несколько лет назад, с системой дворов и зданий, примыкающих к Капелле справа (следующий двор по Мойке, если идти к Невскому).
Идём дальше. Справа в углу — массивная дверь — вход в Училище. Сюда зайдём чуть попозже, а пока вперёд, мимо окон класса, где я учился свои последние два капелльских года, мимо окон спортивного зала; он углублён в полуподвал, и эти окна, если смотреть изнутри, находятся под самым потолком.
Дальше — служебный вход в зал и длинная, проходящая под сценой, арка, ведущая во второй двор. Фёдор Михайлович рассказывал старую капелльскую байку о том, что однажды два баса-октависта после концерта, решив переждать дождь, укрылись в этой арке и затеяли дружеский разговор в свойственной их голосам тесситуре. Говорят, здание Капеллы вошло в резонанс и задрожало...
Прямо в этой арке справа — железная дверь, ведущая под орган, в студию звукозаписи фирмы «Мелодия», иногда мы со Стасиком Цесом заходили туда, на работу к его папе (кстати, тоже капелланину), было очень любопытно посмотреть на огромные катушечные магнитофоны, микшерские пульты и т. п.
Железная дверь, ведущая в студию звукозаписи
После арки, уже во втором дворе, справа, перед дверью на чёрную лестницу и в столовую, опять вход в смежный дворик (сейчас, по-моему, ликвидированный), в моё время постоянно закрытый на замок и поэтому вызывавший жгучее любопытство мальчишек. Мы могли заглядывать туда только через окна, помню, несколько лет подряд там стоял ржавеющий и рассыпающийся автобус.
Если посмотреть наверх, над входом в этот дворик, то можно заметить подобную ласточкиному гнезду пристройку, прилепившуюся на уровне третьего этажа, это кабинет сольфеджио. Строился он при мне, и, помню, первый экзамен по сольфеджио в четвёртом классе мы сдавали там, в ещё пахнущем свежей штукатуркой новом кабинете.
Подобная ласточкиному гнезду пристройка на третьем этаже
Галерея, ведущая из фойе за кулисы была построена гораздо позже. В наше время, чтобы пройти поздравить артистов, публике приходилось проходить через сцену.
Дальше — столовая, кормившая нас на большой перемене и после уроков, когда мы ждали индивидуальных занятий по фортепиано или дирижированию, и проход в третий двор. Там здание Капеллы заканчивается — окнами репетиционного зала «взрослого» хора на втором этаже, и окнами интерната на третьем.
Там где-то жил Владимир Константинович Баранов.
Сколько километров пройдено по этим дворам!
В. К. Баранов
Мы жили там, где сейчас находится метро «Московская», там и сейчас живёт моя мама. Но, когда я учился в первом классе, метро ещё не было, и бедные мои родители возили меня каждый день на троллейбусе до Парка Победы, оттуда на метро до Невского, а там пешком по Каналу Грибоедова, по Финскому переулку, через Желябова и через капелльские дворы. И всё это к девяти утра. А у входа в Училище уже стоял со своей гордой осанкой и высоко поднятой головой, пахнущий одеколоном Владимир Константинович, поглядывая на часы и отчитывая родителей за опоздание.
Входим. Небольшой уютный холл с высоким зеркалом в дубовой раме. Справа — фанерная выгородка-гардероб, вахта, слева стулья, где к концу занятий собирались родители в ожидании своих чад. За вахтой направо лестница, налево — единственный класс на первом этаже, который был седьмым, когда я учился в седьмом классе, и восьмым, когда в восьмом.
Дальше вход в предбанник спортивного зала, оттуда лесенка вниз — в сам зал. Физкультуру у нас преподавал Эммануил Абрамович Мешерес.
Потом случилась трагическая история: был выездной урок физкультуры на Кировских островах, и ребята уговорили Эммануила Абрамовича не отвозить их организованно обратно в Училище, а оставить там одних поиграть в футбол, тем более никаких занятий в этот день больше не было. Он согласился, ребята остались играть, но мяч случайно попал в воду. Полезли доставать, но то ли мышцы свело в весенней невской воде, то ли водоворот, но один мальчик утонул. Звали его Серёжа Шапошников. Был суд, и Эммануилу Абрамовичу запретили работать в учебных заведениях.
Поднимаемся на второй этаж. Справа медпункт. Врач София Лазаревна (фамилию не знаю) следит за нашими связками, миндалинами и носами. Оно и понятно — типичные питерские дети, растущие без солнца и в сырости, с постоянными ангинами, катарами и ринитами, должны ещё и петь! Частенько приходилось заходить к ней за освобождением от физкультуры или от хора.
Прямо — небольшой коридорчик, где справа стоит фонтанчик с питьевой водой, а слева, если я ничего не путаю, два класса: первый и последний, десятый. Именно здесь начинался каждый сентябрь путь в искусство двадцати шести мальчишек (принимали именно столько — не больше, и не меньше), но далеко не всем удавалось пройти его до конца, до соседнего десятого класса. Когда я уходил из Училища после восьмого класса, в нашем классе оставалось шестнадцать человек, а сколько из них окончило училище, я даже не знаю.
Налево с лестничной площадки — путь в Проходной зал. Слева дверь в канцелярию, где работала Ядвига Иосифовна Орехова — жена консерваторского профессора-валторниста Павла Константиновича Орехова, легендарного, одного из оставшихся в живых исполнителя Седьмой симфонии Шостаковича в блокадном Ленинграде, мама недавно погибшего дирижёра Михаила Орехова и бабушка скрипачки Ани Ореховой.
Напротив входа в канцелярию — доска объявлений, около неё одно из мест стояния провинившихся учеников. Вообще, этот метод наказания был весьма распространён, за провинность ученика могли заставить простоять у стенки в коридоре весь урок. А ещё были телесные наказания. Не розги, конечно, но тычки, подзатыльники и пощёчины раздавались регулярно и в больших количествах. Особенно, что греха таить, отличался этим Владимир Константинович, но и Фёдор Михайлович мог, если что, хорошо приложить. Мы обычно не обижались и родителям не жаловались, ведь получали за дело. А чего стоят барановские, произнесённые хорошо поставленным голосом, его любимые выражения: «О чём, дурачина?!» и «Мешок с говном»? :-)
Коридор в учительскую
Идём в зал. Он проходной, и часто, во время репетиций хора младших классов с Емелиным или хора юношей с Королёвым, которые случались здесь, дверь могла открыться, и появлялся кто-то, направляющийся в библиотеку или в учительскую.
Длинный коридор вдоль библиотеки ведёт в учительскую. Там я бывал считанные разы. Среди мальчишек ходили рассказы, что кто-то видел в учительской пепельницу, значит наши учителя КУРЯТ! А признаком доблести и геройства было сходить незамеченным справить нужду в учительский туалет, который располагался в торце этого длинного коридора.
Поднимаемся на третий этаж. Балкончик, образуемый перилами на площадке, в целях безопасности надстроен фанерным щитом в форме крышки рояля. Справа большой общий туалет, отличающийся замечательными акустическими качествами, голос звучал в нём особенно звонко и наполненно. :) Налево — святая святых: Спевочный зал и кабинет директора. Напротив кабинета, у фанерной выгородки, где наши учителя получали зарплату, располагается основное место для наказаний стоянием. Над этим местом весит большой портрет Ленина. Однажды мы с приятелем от нечего делать решили обстрелять этот портрет из шариковых ручек жёваной бумагой. Причём, старались попасть именно в те места, куда стреляла Каплан. За этим занятием нас и застал Баранов... К его чести будет сказано, скандала не было (в то время за подобное поведение сына могли пострадать и родители), он обошёлся внутренними мерами — парой подзатыльников и несколькими часами стояния.
Спевочный зал. Два рояля, много окон, на стене слева — портреты композиторов, прямо — красные доски с фамилиями выпускников-отличников. Как потом выяснилось, в том числе и с фамилией моего будущего тестя — Петра Чумакова. Здесь — репетиции Хора мальчиков, всевозможные собрания, вечера, КВН’ы. Здесь проходило «Посвящение в профессию», но об этом — в следующий раз.
Репетировали всегда стоя. В детстве это воспринималось, порой, как пытка, но закалило организм на долгие годы. Вот и сейчас веду двухчасовой урок (120 мин.) в мексиканской школе, ни разу не присев, и жив остаюсь. Партии учили без нот, с голоса. Вспоминаю восьмой класс, когда мы пели уже в хоре юношей, по нотам. На одной из совместных с хором мальчиков репетиции Серёжа Молоковский сказал мне, показывая на наших прошлогодних товаришей по хору: «Они поют, как дрессированые собачки, не понимая, что они делают». Порой Фёдор Михайлович, разучивая какое-нибудь ритмически трудное место, начинал рисовать пальцем в воздухе восьмушки с точкой, триоли и т. п. Насколько проще бы было ему, если бы в руках у нас были ноты!
Коридор третьего этажа
Очень-очень — в два двора — длинный, со сводчатым потолком, коридор третьего этажа. По левую руку — классы, справа первый — кабинет фортепиано, где занимался мой первый педагог Андрей Фёдорович Курнавин. Он был заведующим фортепианным отделом, поэтому на его картонной табличке с фамилией педагога, которая по традиции вывешивалась на классе снаружи, на другой стороне было написано: «Тише! Идёт экзамен». У других педагогов обратная сторона таблички была пустая. Для этих табличек в дверь каждого класса был вбит маленький гвоздик, а ещё в каждой двери была просверлена аккуратная маленькая дырочка, чтобы можно было, не мешая уроку, посмотреть, не занят ли класс, и кто там занимается. Вообще, это был железный закон: пусть происходит что угодно, пожар, наводнение, землетрясение, но пока звучит музыка, в класс заходить нельзя!
А. Ф. Курнавин
В кабинете у Курнавина два рояля, большой чёрный кожаный диван и такое же кресло, стол для экзаменационной комиссии, за которым мы частенько делали домашние задания по русскому или по математике, дожидаясь своего урока, шкаф для нот, где Андрей Фёдорович держит ещё и одеколон, которым периодически протирает клавиатуры роялей, испачканные мальчишескими, после игр во дворе, пальцами. На стене портреты и фотографии выдающихся пианистов, а на подоконнике — цветы. Их поливка — ритуал и ежедневная обязанность его учеников. Курнавин был не только замечательным педагогом, он ещё и сочинял. Сборники его пьес педагогической направленности издавались тогда в издательстве «Советский композитор». Его дочь Ольга тоже пианистка, по-моему, до сих пор преподаёт в Хоровом Училище.
Дальше по коридору слева после классов костюмерная — большое, вечно пахнущее нафталином помещение над капелльским органом, с антресолями, куда вела винтовая лесенка. Здесь хранились наши концертные бархатные курточки, брюки, ботинки, и здесь мы переодевались перед концертами.
Следующая дверь — пионерская комната, там стоит кинопроектор, и несколько раз мы смотрели здесь какие-то учебные фильмы и мультики. В этой же комнате выгородка, где хранится лабораторное оборудование, приборы, реактивы и наглядные пособия для уроков химии и физики. Меня, всегда склонного более к точным наукам, чем к гуманитарным, учителя физики и химии любили и часто позволяли там повозиться. Как-то с мальчишками мы залезли в один из закутков — то ли в пионерской комнате, то ли в кабинете Курнавина — и нашли массу маленьких детских скрипок, четвертушек и восьмушек. Не представляю, с каких времён они там хранились!
Дальше по коридору — новый кабинет сольфеджио, о котором я уже писал, а после него дверь на чёрную лестницу, по которой можно спуститься в столовую и во второй двор, но, что самое главное, на втором этаже эта лестница имеет дверь в закулисный коридор зала Капеллы — так сказать, точка соприкосновения Училища и взрослой Капеллы. Со стороны Капеллы эта дверь замаскирована красной бархатной портьерой. Через эту дверь мы ходили петь концерты.
Вообще, первое, чему учил нас в первом классе Ардентов — умению ходить друг за другом «в затылок», ведь так хор выходит на сцену, с этого начинается Действо, и от того, какое впечатление произведёт на публику выходящий, ещё даже не поющий хор, многое зависит. Так мы и ходили. Не только на концерты, но и в столовую на большой перемене по той же лестнице, на урок физкультуры в спортивный зал. На хор в Спевочный зал и т. д.
Дальше коридор перегорожен — начинается зона интерната. Там я практически не бывал, рассказывать нечего.
Владимир Генслер
24 января 2004
См. также:
- Интервью [23-26.01.2004]
- Жизнь и учёба [26.01.2004]