В. Чернушенко: Хор — самый чуткий инструмент
Капелла в очередной раз решила напомнить о том, что у хорового пения в России история длиною в несколько веков. И замахнулась на традиционный фестиваль «Невские хоровые ассамблеи». Художественный руководитель Капеллы Владислав Чернушенко рассказал корреспонденту «Недели» Ирине Начаровой, почему русские песни не нуждаются в переводе; как возникают музыкальные династии и зачем при гипертоническом кризе нужно слушать музыку Бортнянского.
Фото: Интерпресс
— «Невские хоровые ассамблеи» — это выстраданная идея?
Изначально они родились как фестиваль, связанный с национальной певческой традицией и посвящённый разнообразию русской музыки. Первый прошёл в 1981 году и обозначил достаточно широкую палитру русской духовной музыки, которая долгое время была под запретом. И вот с тех пор каждый фестиваль, с одной стороны, давал возможность представить разные жанры русского хорового творчества. С другой — привлекал в первую очередь наши ленинградские, потом петербургские коллективы и способствовал тому, чтобы развивалась певческая традиция в нашем городе. В то же время мы имели возможность приглашать иногородние коллективы. К сожалению, федеральные власти не откликнулись на нашу просьбу поддержать фестиваль. Тем не менее в прошлом году к нам приехало несколько хоров из других регионов, в этом году их представительство значительно расширилось. Нынешний фестиваль, надеемся, даст возможность в перспективе расширить именно российское представительство. И вернуть то, что когда-то называлось Всероссийским хоровым обществом. Хоровое наше дело как-то так немножечко расплескалось. Хотя внутри города сохраняем взаимосвязь. На нынешнем фестивале будет много городских коллективов. В общем, Капелла была и остаётся таким центром, с одной стороны, музыкального искусства, с другой — главным центром хорового искусства Петербурга и всей России.
— Хор — один из самых сложных и тонких инструментов?
— Нет ничего более сложного в музыкальном искусстве. Я об этом говорю, имея опыт работы и с выдающимися оркестровыми коллективами. За три недели даже из высоких профессионалов — певцов соорудить хороший хоровой ансамбль невозможно. Это требует постоянной работы, потому что каждый день хор меняется. Стоит отсутствовать двум певцам, стоит появиться в этом коллективе буквально одному-двум новым, как меняется звучание. Каждый день приходится этот инструмент настраивать заново. Россия была самой поющей державой мира на протяжении многих веков, конечно, благодаря церковной традиции. Эта певческая традиция воспитывает одновременно целый ряд важных качеств. Возможность правильного и красивого звучания хора обеспечивается обязательным умением услышать партнёра и прийти с ним в согласие. Значит, это создает какую-то особую соборную атмосферу. Кроме того, пение воспитывает художественный вкус. Кстати, сейчас в городе несколько замечательных детских коллективов, хоровых студий, среди которых есть просто уникальные. Такие, как у Вадима Пчелкина. Это хоровая студия, в которой занимаются — просто уму непостижимо — 350 мальчишек.
— Вы начали заниматься музыкой в четыре года. А в идеале, когда надо ребёнка погружать в этот мир? И вообще, что наука рекомендует?
— Не знаю, как по науке. Мне кажется, начинать надо, когда он ещё находится в утробе мамы. А что касается науки, расскажу о моём друге Борисе Васильевиче Гладкове — человеке необыкновенно талантливом. Он был радиоинженером, заведовал лабораторией в Институте Попова. Благодаря ему хор Капеллы — пожалуй, единственный в мире — располагается на сцене определённым образом. Причём этот учёный объяснил нам, как должен располагаться не только хор, но и оркестр. Низкочастотные инструменты —контрабасы, тромбоны, тубы — должны находиться ближе к слушателю. Более высокочастотные — гобои, флейты, скрипки — выше. Мы попробовали, исполнили хорошо освоенный репертуар сначала в обычном расположении, а потом встали в неудобное и никогда не опробованное положение. Низкие голоса — басы — стояли в первом ряду. И последовательно за ними — тенора, альты. Сопрано оказались на самом верху. И хотя это было совершенно непривычно, сразу стало понятно, что звучит лучше. Ещё этот радиоинженер изучал строение уха, сотрудничал с медицинскими учреждениями. Во-первых, он вывел твёрдое заключение, что лучше классической музыки для здоровья человека ничего нет. И что наиболее благоприятно воздействует человеческий голос, особенно хоровая музыка. Он предлагал при каждом заболевании конкретное произведение конкретного автора. Скажем, для снятия гипертонического криза ставились произведения Бортнянского. Кстати, сам Гладков пел в любительском хоре, у него был красивый бас.
— Профессионалы верят в музыкальную терапию?
— Нам, профессиональным музыкантам, не то чтобы в это трудно поверить — мы же, слушая музыку, невольно начинаем её препарировать в своём сознании. А вот слушатели реагируют иначе. Скажем, в Испании, Франции, Англии мы исполняли последние сочинения Свиридова — песнопения и молитвы. В аудитории, которая не знает русского языка, этого автора и его музыки никогда не слышала. Вот мы поём, я поворачиваюсь в зал, смотрю — сидят заплаканные люди. Они слушают и плачут. Значит, что-то в этом есть такое особое. Тогда, наверное, когда удается звучать правильно и с русской экспрессией, что ли. Многие западные, в том числе хоровые, коллективы используют несколько иную манеру звучания. Мне кажется, это такой дистиллированный звук, без цвета и запаха — не очень громко, не очень тихо, всё так усреднённо, аккуратненько, но немножко безжизненно. Для нас это совершенно невозможное состояние. Мы уж если начинаем действовать, то всем своим существом.
— Вас называют маршалом хорового искусства, а генералы и майоры есть за вами? Что вы думаете о преемственности?
— Вы знаете, когда-то мне казалось, что наши выдающиеся мастера, в том числе хорового дела, которые преподавали, имели своих учеников, не хотят готовить преемников. Скажем, в хоре у Свешникова никак не находилось его заместителя, помощника. И я думал, что эти люди не хотят, чтобы рядом с ними появился кто-то, может быть, более талантливый. Игоря Моисеева тоже спрашивали, готовит ли он себе преемника. Он сказал: «Это невозможно. Придёт другой. Может быть, лучше. Но это будет уже другая направленность, другая система». Уже тридцать четыре года я руковожу хором Капеллы. И признаюсь, что всё это время пытаюсь найти человека, на которого мог бы оставить хор хотя бы на короткий период. Вернуться, и чтобы всё было в порядке. Это для меня было бы чрезвычайно удобно. Не скажу, что встречались неспособные кандидаты, нет — хорошие музыканты, образованные замечательные люди. Но хор — самый чуткий инструмент. Случись что — рассыпается мгновенно. И собирать приходится иногда не днями, а неделями и месяцами. И вот удержать это состояние чрезвычайно сложно. Конечно, хотелось бы найти такого человека, который пришёл бы, уловил суть и продолжил бы дело. Но понимаю, что это какой-то счастливый случай.
— Ваш сын Александр возглавляет симфонический оркестр Капеллы. Могли бы себе представить, что он выбрал бы другую профессию?
— Вообще легко могу представить. Поначалу не было ощущения, что он обязательно пойдёт по этой линии. Хотя окончил Хоровое училище. Но с первого раза не поступил в Консерваторию. Я тогда ещё не был ректором, работал в Капелле. И, может быть, как раз это не позволило ему поступить — со мной иногда через сына рассчитывались или объяснялись. Тем не менее он всё-таки поступил на факультет хорового дирижирования. У него там как-то всё не складывалось. К нему было пристрастное отношение — фамилия ему мешала сильно. И потом он как-то неожиданно меня спросил, что нужно сделать, чтобы организовать оркестр. Я ему объяснил, что в условиях Консерватории это невозможно. Прежде чем встать за пульт оркестра, надо стать рабочим сцены, библиотекарем, администратором, директором, который сможет найти помещение, организовать стулья, пульты, найти ноты. И когда всё же решишь встать за пульт и договоришься со многими музыкантами, в последний момент окажется, что у одного какая-то встреча назначена, у второго голова болит. И ты не будешь иметь оркестра. На всё это он сказал: «Я понял». А через полтора месяца пригласил на концерт, у него был довольно большой оркестр — свыше сорока человек. И практически два с половиной года он его держал на общественных началах. Я уже был ректором, когда ко мне пришёл декан и спросил: «Что будем делать? Ваш сын подал заявление о переводе на факультет симфонического дирижирования». Я об этом понятия не имел. Отвечаю: «У него есть оркестр — пусть приводит и доказывает своё право». Он привёл оркестр, и полтора часа они играли для комиссии. Так он определил свою судьбу. Сегодня коллеги удивляются качеству, которое демонстрирует оркестр Капеллы. Конечно, я радуюсь. Но династия на этом заканчивается. Внучка Анастасия окончила музыкальную школу, закрыла крышку рояля и, по-моему, больше к нему не подходила. Сейчас осваивает «Связи с общественностью» в Университете кино и телевидения. Не знаю, может, в следующих поколениях что-то продолжится. Поживём — увидим.
Ирина Начарова
Перепечатано с: Дирижёр Владислав Чернушенко: Хор — самый чуткий инструмент // Петербургская неделя.— 2008, 24 октября. [309]
.