Гавриил Якимович Ломакин
Глава из «Автобиографических записок»

Служба в придворной капелле

В 1848 году Ломакин был приглашён в должность главного учителя придворных певчих. С горячею любовью к делу принялся он за образование малолетних, завёл ту же систему обучения, как и у графа [Шереметева], мечтал положить твёрдое основание науки, возвысить и проявить искусство хорового пения, но встретил неожиданные препятствия, которые и предсказывал ему бывший там учитель Палагин, убеждавший его не заводить ничего нового, ибо старания его будут напрасны.

Ломакин употребил, однако, все усилия, чтобы ввести науку, которая и привилась к детям, но в больших и старых певчих так уже вкоренилась привычка петь рутинно, что они не признавали необходимости переучиваться, тем более, что придворный хор и без того славится своим пением. Да и сам директор не считал нужным вводить особенное образование в капеллу, по той причине, что был такого убеждения: «если научатся, то и уйдут из капеллы, а их нужно держать в чёрном теле».

Усилия Ломакина, однако, не остались совершенно тщетными. Некоторые из придворных малолетних певчих, под его руководством, в продолжение 12-ти лет, вышли хорошими учителями пения, а солисты того времени из больших голосов отличались особенным оттенком вкуса. Ломакин, служа в капелле, часто бывал у директора Львова, по музыкальным делам. Сознавая также недостатки в нашем церковном пении, А. Ф. Львов задумал предпринять громадный труд: переложить в гармонию весь годичный обиход. Начало этой работы поручено было Воротникову, учителю придворных певчих, но он, вероятно, не поладив с А. Ф. Львовым, оставил капеллу и указал прямо на Ломакина, как на человека, способного к этому делу. Вот А. Ф. и взялся за Ломакина. Давал ему на дом кипы нот: ирмосы, октоих, греческие ирмосы и все простые напевы, для переложения их на четыре голоса. Всё это время, необходимое для отдыха, он должен был отдать на этот труд. Поработавши несколько, он приносил свои опыты к директору на прослушиванье. А. Ф. иногда делать свои замечания, они совещались вместе, спорили, соглашались, а иногда А. Ф. слушал молча, сидя у рояля, одобрял знаком или дремал под однообразные аккорды октоиха. Ломакин исписал более двух тысяч страниц, и под конец писал как-то машинально, и может быть небрежно, что и отразилось в недостатках и ошибках, оказавшихся в издании. В него давно закрадывалась мысль, по поводу некоторых данных, что его работа, столь продолжительная и скучная, не оценится и не вознаградится. Тем не менее, он продолжал и довёл её до окончания. Погрузившись в такую однообразную сферу на десять лет, Ломакин совершенно потерял способность сочинять что-либо сам: одни церковные напевы вертелись у него в голове и уничтожили всякое вдохновение. Он спешил покончить с этим одуряющим трудом, а А. Ф. Львову хотелось также поскорее разделаться с ним, чтобы представить труд свой императору Николаю Павловичу. Когда нужно было приступить к изданию переложений, А. Ф. Львов, сознавая важность этого дела, в котором был участником также инспектор придворной капеллы П. Е. Беликов, как корректор текста *) — вознамерился вознаградить трудящихся обильными обещаниями будущих благ и пригласил Ломакина и Беликова на весьма важное совещание.

*) Беликов принимал участие не в одной только корректуре этого издания. Он был с молодости знаток старинных русских «крюковых нот», и перекладывал в те годы для Ломакина, по поручению А. Ф. Львова, многие церковные напевы из старых нотных книг, писанных крюковыми нотами и присланных тогда во множестве в певческую капеллу из разных церквей и монастырей, по требованию А. Ф. Львова. Некоторые из этих книг поступили впоследствии, в 1850-х годах, от Беликова в императорскую публичную библиотеку, через моё посредство.— Прибавлю здесь, что как инспектор капеллы, Беликов отличался крайнею суровостью, даже жестокостью. Он возмутительно обращался с малолетними певчими, сёк их немилосердно, что в те времена было, впрочем, не чудо: тогда поминутно происходили сечения и в высших учебных заведениях, наполненных генеральскими детьми, каковы: училище правоведения, лицей, пажеский корпус. Но вечными розгами Беликов не удовольствовался и любил таскать маленьких певчих за волосы и рвать им уши до крови; он с каким-то наслаждением запускал им в ухо свои острые ногти. Мне рассказывали это тогда очевидцы.— В. В. Стасов.

— Ну, друзья мои,— сказал он,— то, что я теперь сделал для церкви, никто еще в России не делал. Эта заслуга должна принести обильные плоды. Много времени и трудов стоило нам облечь в форму и порядок все разбросанные напевы; но мы, благодаря Бога, достигли до окончания громадного труда, и теперь должны подумать, каким образом вознаградить себя за наш общий труд. Так как мы работали втроём, то мы же втроём и напечатаем его на свой счёт, и вырученные с продажи нот деньги будем делить поровну. Предварительно мы сделаем на бумаге условие, которое скрепит и упрочит за нами право на нескончаемые доходы. Наш труд есть наша собственность, тем более, что мы кладём в него и наш капитал. Для издания октоиха потребуется 3 000 р.; следовательно, каждый из нас должен пожертвовать по 1 000 р., чтобы быть участником доходов. Таким образом, мы вознаградим себя, и оставим детям нашим такое наследство, за которое они будут век благодарить нас.

Это было сказано чистосердечно и убедительно; Ломакин не мог отказаться от предложенного участия, внёс 1 000 руб. сер[ебром], свою часть на издание, и подписал условие, которое, ничем не узаконенное, и осталось у директора. Переложения, сделанные под руководством А. Ф. Львова, были напечатаны и поднесены государю императору в 1858 году, за что Львов получил монаршую награду денежную и две драгоценные вазы. При первом свидании Ломакина с директором, первый поздравил А. Ф. с монаршею милостью, и в тот же день узнал от него, что их условие, сделанное о дележе доходов с продажи церковных нот, не может быть действительно, так как это принадлежность придворной певческой капеллы. Деньги же, внесённые Ломакиным на издание, А. Ф. обещался выплатить по частям, по мере продажи нот, а условие уничтожил.

Через год, Ломакин получил от А. Ф. 600 р., а в остальных 400 р. Львов дал расписку на маленьком лоскутке бумаги, который затеривался несколько раз в продолжение двенадцати лет; когда же эта расписка попадалась ему в руки, Ломакин намеревался бросить её в печь, однако, она уцелела до той минуты, когда А. Ф., чувствуя приближение смерти и желая покончить все земные расчёты, вспомнил о своём долге, и послал за Ломакиным; принял его ласково, отдал долг, вспоминал прошлую свою артистическую славу, открывал свою любимую скрипку, любовался ею долго, закрывал её атласным покрывальцем и, запирая футляр, сказал: «вот так и меня закроют».

Они расстались друзьями.

Но служа в придворной капелле, Ломакин не пользовался расположением директора последние годы. В занятиях его с певчими А. Ф. Львов его не поощрял и не поддерживал, и та польза, которую Ломакин желал принести, заглушалась преобладающею силою схоластики. Эта борьба утомляла и обескураживала Ломакина, а ещё одно обстоятельство, подошедшее к тому же настроению, способствовало его решению оставить капеллу.

Служба Ломакина считалась коронною в училище правоведения и в придворной капелле. В 1861 году праздновалось 25-летие основания училища и все служащие в этом заведении, с основания его, были представлены к награде. Ломакин был представлен к вознаграждению орденом св. Анны второй степени, но так как на действительной службе он состоял в придворной капелле, то училище должно было предварительно обратиться к директору капеллы с запросом: не имеется ли препятствия к представлению Ломакина к ордену?— Ответ получился тот, что «не было ещё примера в придворной капелле, чтобы учителям церковного пения давали ордена, следовательно, и Ломакину не полагается». Однако, не в пример другим, Рожнов, занявший его место, в непродолжительном времени выхлопотал себе орден вопреки законам. Хотя Ломакин не приписывал особенного значения ордену, но недоброжелательство придворного начальства его сильно оскорбило и послужило поводом к его отставке. В училище же правоведения наедине ему объявили, что вместо ордена ему назначена награда в 500 р. А орден св. Анны второй степени он вскоре потом получил из воспитательного общества благородных девиц.

Перепечатано с [126, 651–654]