Владимир Беглецов:
«Обращаться с тем, что любишь, нужно бережно»
Иногда бывает и так, что мысль изреченная оказывается правдой. «Работает быстро, успевает много» — название статьи Дмитрия Циликина о Владимире Беглецове, опубликованной в «Деловом Петербурге» в мае 2007 года. С тех пор в жизни главного героя много чего произошло, казалось бы, помимо его воли, но ещё больше он успел сам.
Например, вознести на недосягаемый уровень мастерство Камерного хора Смольного собора, который, к слову, уже тогда, по истечении трёх лет беглецовского руководства, поражал своими возможностями. Или по прихоти судьбы расстаться с выпестованным им Хором мальчиков Училища имени Глинки (первый этап совместного творчества: 1991–2007) и столь же неисповедимыми путями вернуться к мальчишкам, теперь уже не только в роли художественного руководителя, но и в качестве директора. А точнее — долгожданного лидера (вожака, как он сам смеётся), друга, наставника, учителя... любящего и беспощадного.
Фото: Владимир Постнов
Новый этап начался год назад. Чуть раньше, в марте 2014, Владимир Евгеньевич Беглецов принял на себя крест административной ответственности как тяжкое условие возобновления работы с Хором мальчиков. Такое ощущение было поначалу. Но прошёл год. Невероятно напряжённый. И, по всей видимости,— счастливый. Будто сами собой (будто это возможно!) утихли скандальные пересуды, предшествовавшие назначению, и об училище снова заговорили в первую очередь как о вотчине необыкновенного певческого коллектива. Концертный зал Мариинского театра, Большой зал филармонии, Капелла, Смольный и Сампсониевский соборы... Это адреса. А в афише — Литургия Чайковского и Всенощное бдение Рахманинова (целиком), свиридовские «Песни безвременья», «Пиковая дама» и Шестнадцать детских песен Чайковского... В разговорном тоне директора и художественного руководителя заметно поубавилось раздражения, вернулось блестящее чувство юмора, глаза потеплели и засветились азартом.
— Очень противная эта должность — директор?..
— Должность противная.. Но справляться можно! Особенно если тебе помогают.
Один я бы ничего не смог, если б не окружающие меня люди, помощники, в конце концов — команда, которая относится ко мне с доверием и понимает, что я всё-таки музыкант, а уже потом директор. Они меня подстраховывают и позволяют заниматься моим основным делом — музыкой.
Да, были страшные переживания, связанные с этим назначением и с новой ответственностью, но... состоялось что-то совершенно непредсказуемое, невероятное. А может, наоборот,— предсказуемое. Мы с Хором мальчиков в течение одного только года выступили во всех значимых залах города. И неоднократно! Съездили несколько раз на гастроли... Конечно, выступления, поездки,— всё это и раньше было. Но меня очень задевало, что практически уничтожился репертуар. Под репертуаром я подразумеваю не то, чем обычно хвастаются все девчачьи и мальчишеские хоры, симфонии Малера — Третью, Восьмую, куда зовут «подпеть». Для меня репертуар — это Реквием Моцарта, например. Девятая симфония Бетховена... Десять лет назад мы пели множество опусов Брамса, Баха, Моцарта... Какие были солисты! Борис Пинхасович пел партию сопрано в Коронационной мессе Моцарта... Мальчики исполняли «Свадебку» Стравинского в Большом зале филармонии. Есть запись... В The Golden Vanity Бриттена три поколения солистов сменилось...
Чайковский, Рахманинов — это уже репертуар.
И мы спели сейчас Литургию Чайковского и Всенощное бдение Рахманинова. В кратчайшие сроки мальчики всё выучили! Но ведь это уже было. Десять лет назад...
В этом году на государственном экзамене будет мировая премьера. Двенадцать песнопений Всенощного бдения петербургского композитора Василия Михеенко. Восемь человек будут дирижировать восемь номеров, а я буду дирижировать остальные четыре. Мне кажется, что это очень важное событие.
— Как ни парадоксально, с приходом в Хоровое училище ваша собственная концертная деятельность — и во главе Камерного хора Смольного собора, и вместе с различными симфоническими коллективами — стала ещё интенсивнее. К ежегодной сотне (а по норме нужно 60 с чем-то) концертов прибавляются масштабные городские проекты...
— Мне очень памятны концерт на Дворцовой площади, посвящённые 100-летию со дня начала Первой мировой войны, Лермонтовский фестиваль... К предложению возглавить многотысячный сводный хор, выступивший на Исаакиевской площади 24 мая, в День славянской письменности и в преддверии Дня города, я сначала отнёсся скептически. Главным образом потому, что программа была навязана «сверху». Сам бы я выстроил её иначе. Но всё-таки согласился, потому что подавляющее большинство участников исполнения — дети! И только во время концерта, видя перед собой три с лишним тысячи человек и ощущая за спиной восемь, я понял, поверил в то, что это действительно очень нужно людям. Это не просто чиновничий абсурд. Люди собираются, добровольно приходят и поют! И счастливы этим... Может, постепенно что-то изменится... Недавно мы с мальчиками были в Стокгольме на фестивале детских хоров. Организатором выступила обычная общеобразовательная школа. Правительство Швеции выделило деньги, и они пригласили коллективы из Голландии, Чехии, Болгарии, Филиппин, Финляндии, России...
Так вот в этой школе 1100, если не больше, учеников. И на всех — 12 педагогов-музыкантов. И соответственно — 12 хоров! И поют они чисто, профессионально и многоголосно... Это культура, которая у нас едва ли не утрачена вовсе.
Вместе с тем... Наверное, не все меня поймут. «Пиковая дама», которая была исполнена 25 апреля (день рождения Чайковского по старому стилю) в Смольном соборе силами Камерного хора и с участием мальчиков, для меня всё-таки важнее. Это часть жизни, которую я сам себе организовал. И я очень благодарен всем, кто предоставляет мне возможность делать то, что хочу, то, что люблю, кто даёт возможность пригласить оркестр... Но я ни за что бы не решился, если б не понимал, что у меня есть коллектив, который сможет это исполнить. И у нас получилось!
— Если вернуться к Хоровому училищу... Была ли разница в ощущениях между первым выходом к коллективу тогда, в 1991, и сейчас?
— Вопрос замечательный! Разницы — никакой! Я очень волновался, естественно... Пацаны же всех жуют! Они всех пробуют на зубок. Я волновался. Они, судя по всему, тоже.
Но... через некоторое время мне вдруг стали говорить, что вся эта братия запела в коридорах! То есть они после репетиций не могли угомониться и продолжали горланить что-то своё. Вот тогда я стал понимать, что я вернулся.
Когда работаешь с молодыми людьми, нужно им соответствовать. Нужно понимать, что сегодня они слушают диско, потом джаз-рок, потом рэп... И мне это должно быть интересно. Потому что если мне это будет неинтересно, им буду неинтересен я.
— А с чего начались занятия?
— С моих распевок. Мне этот способ когда-то подсказал Владислав Александрович Чернушенко. Эти распевки достаточно сложные, не бессмысленное полоскание горла. Они заставляют думать. В хоре, в вокале вообще, интонация — это первое. И её точность гораздо быстрее достигается, когда люди мыслят сложными интонационными структурами, фразами... Мои распевки заставляют людей забыть о глупости. Например, начало «Жар-птицы» Стравинского. Мозг распевается...
— А чем Хоровое училище принципиально отличается от других училищ, школ, лицеев?..
— Ну, во-первых, это закрытое учебное заведение. Мы не принимаем девочек, что бы нам ни твердили о толерантности. Традиция есть традиция. И это накладывает особую ответственность. Всё-таки училище — старейшее в стране. Хотя из любого правила есть исключения. Во время войны девочек временно стали принимать. И среди учениц оказалась Елизавета Петровна Кудрявцева...*)
*) В XX веке было два периода, когда в Капеллу принимали девочек: в 1920‑е и в 1940‑е. Е. П. Кудрявцева окончила училище в 1931 году, а во время войны под её руководством взрослая Капелла уже дала более тысячи концертов для бойцов Красной армии.— Капелланин.
Кроме того, главный предмет в программе — это хор. Ежедневно два часа. Для всех. Тем не менее бывали случаи, когда по окончании Хорового училища ребята поступали дальше и как пианисты, и как дирижёры, музыковеды и даже как математики! Но до выпуска доходят далеко не все. И это абсолютно нормально! Если человек со временем понимает, что в этой профессии он не должен быть, зачем ему портить жизнь?! Он может уйти в другую школу после 4‑го класса, или после 6‑го, или после 8‑го... У нас есть конкурсные классы. Излишнее сострадание может оказаться губительным. Наверное, жёстче условия только в Вагановском.
— Но сами вы ведь в Хоровом не учились. Была десятилетка, потом консерватория — аж три факультета, включая фортепианный...
— Я никогда не хотел быть пианистом. Просто очень любил играть на рояле, и у меня это неплохо получалось. И встреча с Владимиром Владимировичем Нильсеном стала судьбоносной. Но... с самого раннего детства я подражал дирижёрам, которых показывали по телевизору. А любимой музыкой был «Пер Гюнт» Грига. Это же настоящая трагедия... Я настолько любил эту пластинку, что однажды привязал к ней верёвочку через дырку в середине и стал возить её за собой, как собачку. И каковы же были разочарование и ужас, когда я после этого поставил её, а пластинка — невменяемая... Была истерика. Но мама нашла у кого-то такую же и объяснила, что обращаться с тем, что любишь, нужно очень аккуратно и бережно...
Наталия Тамбовская
Перепечатано с: . Владимир Беглецов: «Обращаться с тем, что любишь, нужно бережно» / Фото Владимира Постнова // Санкт-Петербургский музыкальный вестник.— 2015, Июнь, № 6-7 (123-124). [302]