именабиблиофоторазноефорумссылкио чём?
Капелланин / Имена / Палладий Андреевич Богданов и его «Страницы воспоминаний»

Палладий Андреевич Богданов
и его «Страницы воспоминаний»

Существующий со дня основания города на Неве старейший русский хоровой коллектив — Ленинградская академическая капелла имени М. И. Глинки — музыкальное учреждение уникальное и во многом своеобразное. Занимая в определённые периоды главенствующее положение среди лучших государственных музыкально-исполнительских организаций страны, оказывая значительное влияние на развитие русской музыкальной культуры, на становление самобытного стиля хорового пения, Капелла была и родоначальницей профессионального детского музыкального воспитания. Подобно тому как пример высокохудожественного пения этого хора служил мощным источником для формирования исполнительских традиций русского хорового искусства, практика обучения малолетних капелльских певчих оказывала определённое влияние на становление детского музыкального воспитания, на подготовку хоровых деятелей, на совершенствование способов их обучения. Особенными успехами в воспитании капелльских детей отмечены 80–90-е годы XIX века, когда среди славной когорты талантливых композиторов, крупных музыкальных и хоровых деятелей, в разное время работавших в Капелле, появляются в должности управляющих М. А. Балакирев, А. С. Аренский и их помощников — Н. А. Римский-Корсаков, С. М. Ляпунов.


П. А. Богданов

Под благотворным воздействием этих замечательных музыкантов и руководимого ими опытного коллектива педагогов формировались ху­до­жест­вен­ные интересы, духовный облик автора публикуемых ниже вос­по­ми­на­ний — известного хорового дирижёра, композитора, му­зы­каль­но­го педагога, народного артиста РСФСР Палладия Андреевича Богданова, питомца Капеллы, отдавшего ей более по­лу­ве­ка своей творческой жизни.

П. А. Богданов родился 9 декабря 1881 года в Петербурге, в тогдашнем окраинном его районе — на Большой Охте. Он вспоминает о своих детских годах: «С самых ранних лет имел я стремление к пению. На музыкальное развитие повлиял отец, любивший в часы досуга собирать своих многочисленных детей и заставлявший их петь хором народные и другие песни. Развитию вкуса содействовала и школа. Учитель пения В. Г. Мансуров не позволял детям кричать, внушал петь стройно и художественно. За особое среди детей тяготение к пению мне поручалось при выступлении детского хора школы давать тон с камертоном в руке».

Рано пробудившееся призвание заставило десятилетнего ребёнка тайно пробраться в концертный зал Капеллы на репетицию. Проводивший занятие дирижёр хора С. А. Смирнов («превосходнейший старший учитель пения, знаток хорового звучания и безупречной интонации») и хор («блестящий и отлично обученный») изумили мальчика. Его «особенно поразили мужские голоса с глубокими октавными тонами, чудесные и небесные голоса детей», на всю жизнь запомнилось впечатление от разнообразия полифонического и гармонического языка репетировавшегося произведения.

В судьбе юного любителя пения приняла участие сестра М. И. Глинки Людмила Ивановна Шестакова. Когда Балакирев воспротивился принятию мальчика в Капеллу по причине его перероста, она, как пишет автор воспоминаний, «имеющая значительную силу и власть над окружающими, коротко сказала: „Милий, возьми мальчика в Капеллу, он будет хорошо заниматься. У него есть данные быть хорошим музыкантом“».

Начались годы учёбы и певческого труда. Поступив в Капеллу в 1892 году, в последние годы деятельности в ней Балакирева и Римского-Корсакова, когда заботами этих прогрессивно мыслящих и рачительных музыкальных наставников образование малолетних певчих было не только поставлено заново на более высокую профессиональную ступень, но и начало давать первые плоды, мальчик оказался в атмосфере творчески содержательной учебной музыкальной жизни.

Взгляды Римского-Корсакова, лёгшие в основу обновляемого учебного процесса, высказаны им в 1892 году в двух известных статьях о музыкальном образовании. В них развивается мысль о ведущем значении практического характера обучения для успешного становления музыканта: «Я уверовал в то, что практика есть лучшее средство научиться <…>, что настоящие, видные деятели вырабатываются при помощи той части <…> учения, которая наиболее напоминает действительную, практическую, музыкальную жизнь» *).


*) Римский-Корсаков Н. О музыкальном образовании.— Полн. собр. соч. Т. II.— С. 189.

П. А. Богданов прошёл выучку отличную, и не только по тем временам. Учебные программы давали образование, близкое к консерваторскому. Подавляющее большинство педагогов были виднейшими музыкантами столицы, профессурой консерватории. Среди тех, у кого мальчику посчастливилось учиться и кого он с большой благодарностью и теплотой вспоминает как далёких и замечательных учителей, были, помимо Балакирева, Римского-Корсакова и А. К. Лядова, Е. С. Азеев, М. Р. Щиглёв, П. А. Краснокутский, М. Ф. Кременецкий и многие другие. Это были не просто опытные педагоги, умевшие найти подход к детской душе, полноценно передать ребёнку знания, определяемые учебной программой, не только способные музыканты-исполнители. Все они в той или иной мере обладали композиторским дарованием. Такое созвездие талантливых педагогов не могло не увлечь за собой детский коллектив. Выпускники тех лет свидетельствовали об охватившем учеников творческом соревновании, об их стремлении полнее и глубже овладеть музыкальным искусством.

Балакирев и Римский-Корсаков, строя учебный процесс с учётом способностей детей, спе­ци­а­ли­зи­ро­ва­ли их в двух направлениях. Одни учащиеся, пройдя школу ансамблевой игры, выходили прекрасными инструменталистами, годными к поступлению в любой оркестр; другие, более способные, выпускались после соответствующего специального обучения регентами или учителями пения, знающими не только хороуправление, но и владеющими навыками композиции. П. А. Богданов же окончил в 1903 году классы Капеллы по специальностям: скрипка, хоровое дирижирование, теория музыки.

Вскоре, летом 1904 года, он был приглашён в Капеллу помощником учителя пения, что по нынешней терминологии соответствует, примерно, ассистенту дирижёра, затем переведён в учителя пения, а в 1906 году назначен старшим учителем, т. е. главным дирижёром. Начало карьеры было стремительным.

Ответственная должность была принята в трудные для учреждения времена. Стремление при­двор­но­го ведомства отгородить императорскую певческую капеллу от революционных веяний вре­мени, самоуправство мецената и дилетантствующего дирижёра графа А. Д. Шереметьева, поставленного начальником учреждения, снижение творческого потенциала новых руководящих лиц и распри среди них,— всё это противодействовало полноценному раскрытию тех мощных ху­до­жест­вен­ных сил, которыми обладал замечательный хор.

Богданов начал восстанавливать уровень музыкальных знаний нового поколения малолетних певчих, несколько снизившийся из-за недостаточного внимания начальствующих лиц к этой стороне дела. Исполнительской же деятельности старшего учителя пения препятствовало постоянное постороннее вмешательство в его функции главного дирижёра. Шереметьев, окружив себя лицами недостаточно музыкально одарёнными, советуясь с послушно поддакивающими помощниками, диктовал интерпретацию разучиваемых произведений. Богданов вспоминает, что, «как бы ни вмешивались эти помощники на спевках со своими оттенками, появится шеф и всё пойдёт по тому своевольному характеру и настроению, с которым он пришёл.— „А нельзя ли вместо фортиссимо сделать пианиссимо?“ — „Да, граф, ведь это же всё равно, что одно, что другое!“ Хору приходилось петь во время концертного выступления в непредусмотренных темпах. Знатоков изумляло глумление над партитурой. Краска горечи и стыда заливает ещё и сейчас лицо! Но такое многолетнее учреждение весьма трудно уложить на лопатки. Певцы могли всё выполнить, когда нужно было показать настоящее исполнение по заветам прежних великих мастеров, и, несмотря на все невольные стремления испортить хор, это не удавалось и не удалось. Когда-то упомянутое фортиссимо поражало слушателей, а пианиссимо могло бы только раздражить привыкший слух. На концерте я не удержал хор от фортиссимо и тем спас вековую пьесу, но навлёк гнев шефа. И не каюсь, так как гнев — дело преходящее, а честь остаётся честью».

В этих условиях работать было трудно, и Богданов, несмотря на блестящие отзывы о концертах Капеллы за границей, «чувствуя некоторое давление и ущемление начальников в различных и тонких формах», предупреждает события и переводится в 1913 году «на отдых» — опять в должность рядового учителя пения Капеллы.

Активно занимаясь композиторской деятельностью, уже печатаясь, П. А. Богданов в 1913 году окончил экстерном Петербургскую консерваторию по классу композиции. В 1914–1917 годах он находится в армии.

Грянула Великая Октябрьская революция. Перед бывшей Придворной капеллой встала задача, общая для всех учреждений нарождающейся советской музыкальной культуры — пропаганда среди трудящихся классической и народной музыки, создание нового репертуара. М. Г. Климов, возглавивший Капеллу, не только справился с трудностями перевода её на новый творческий путь, но и привёл к новым достижениям. Его помощником в 1918 году был назначен П. А. Богданов, основная деятельность которого сосредоточилась на капелльских детях. Многие годы он был для них не только и не просто учителем, но Музыкальным Воспитателем.

В середине 30-х годов Богданов участвует в создании хорового коллектива при Ленинградском радио, а затем несколько лет руководит им. А ежедневная многогранная и многотрудная работа с детьми продолжается при сменивших Климова Н. М. Данилине, А. В. Свешникове.


Хор мальчиков перед войной, 1940

В начале Великой Отечественной вой­ны хоровая школа была эвакуирована в да­лё­кое вятское село Арбаж. Три года ди­рек­тор­ствуя в труднейших условиях, старый учитель умело поддерживал и развивал творческий огонь в коллективе, продолжая учить ребят всему тому, что необходимо будущим музыкантам. С утра до ночи он вёл музыкальную грамоту у малышей и гар­мо­нию у старших, со всеми занимался соль­феджио, поощрял компо­зи­тор­ские опы­ты, давал инди­ви­ду­аль­ные уроки струн­ни­кам, вёл инструментальный ан­самбль и оркестр и, конечно, занимался с хором.

Только уроки фортепиано (на единственном привезённом с собой пианино) вели несколько приехавших со школой педагогов. Помимо этого, директорские обязанности, заботы о школьном хозяйстве и общем воспитании и развитии подопечных… Несмотря на огромные трудности этих лет, усилиями П. А. Богданова и руководимого им педагогического коллектива это поколение учеников было сохранено для музыкального искусства; многие из них впоследствии приобрели известность как исполнители и деятели в различных областях музыкального искусства.

1035. 9 мая 1945. Хор Хорового училища после праздничного радиоконцерта.

Когда весной 1944 года школа была вывезена в Москву и на её основе было создано А. В. Свешниковым Московское хоровое училище, Богданов вернулся в Ленинград и приступил к восстановлению ленинградского училища. Уже 9 мая 1945 года в праздничном радиоконцерте звучал его хор.

До 1955 года Богданов руководил хором мальчиков училища. Под его управлением было дано много прекрасных концертов, спето большое количество разнообразных программ. Хор исполнял классику русскую и западную, народные песни, являлся от­лич­ным пропагандистом песенного творчества советских композиторов. Особенно часто звучали про­из­ве­де­ния В. П. Соловьёва-Седого. Не одна мать вытирала слёзы, слушая возглас «До свиданья, мама, не горюй, не грусти!» в его Комсомольской песне, исполнявшейся хором училища.

С успехом пели мальчики и произведения своего учителя, его обработки народных песен, различные переложения.

Руководя хором училища, преподавая в его средних классах сольфеджио, гармонию, П. А. Богданов успешно совмещал эту огромную работу с деятельностью главного дирижёра Ленинградского самодеятельного ансамбля песни и пляски трудовых резервов.

В 1954 году, на 73-м году, из-за тяжёлой болезни этот неутомимый воспитатель музыкантов был вынужден отойти от дирижёрской и композиторской деятельности. Но ещё долго, почти до самой смерти, последовавшей 31 марта 1971 года, он оставался верен своему жизненному долгу. Прогуливаясь по двору здания Капеллы, дома, в котором он прожил почти всю жизнь, вечно окружённый толпой капелльских мальчиков, он беседами, рассказами о прошлом, своей личностью продолжал влиять на формирование их человеческих и профессиональных качеств.

Огромно число его учеников — тех, кто под его умелой рукой постигал и азы нотной грамоты и гармонии, влюблялся в хоровое пение и познавал удачи первых композиторских опытов, тех, кто был им навсегда приобщён к Музыке. Показательно, когда в 1951 году взрослый хор Капеллы гастролировал по стране, к нему, сопровождавшему хор в качестве второго дирижёра, в каждом городе на концертах, на улицах обязательно подходили его бывшие питомцы.

Его знала вся хоровая Россия. Можно с уверенностью сказать: для своего времени он был Учителем учителей.

С любовью и уважением вспоминают его ученики. Среди тех, кто в той или иной мере испытал на себе его благотворное педагогическое влияние, есть и рядовые музыканты, есть и известные дирижёры, композиторы, музыкальные деятели, хормейстеры, ректоры и профессора. Попробуем выбрать лишь несколько имён: В. А. Дранишников, А. С. Дмитриев, Д. Г. Китаенко, А. А. Юрлов, В. Н. Минин, А. Г. Мурин, В. А. Чернушенко, Ю. В. Петров, А. Г. Флярковский, Р. Г. Бойко, В. А. Атлантов, А. А. Броневицкий

Невысокого роста, оживлённый, не расстающийся со скрипкой, он остался в памяти учеников всегда подтянутым и требовательным, готовым в любую минуту хоровой репетиции, заметив рассеянного певца, заставить его исполнить свою партию наизусть, спеть с листа или ответить на какой-либо мудрёный вопрос из теории музыки. Благодаря его педагогическому дару мальчики шаг за шагом получали все те начальные знания, на основе которых им легко было постигать дальнейшие музыкальные науки.

Его ученик и преемник, нынешний [1981] руководитель хора мальчиков Ленинградского хорового училища имени М. И. Глинки, заслуженный деятель искусств РСФСР Ф. М. Козлов, говоря о своём наставнике, вспоминает его «бесконечно заботливое репетиторство, способность учить всему, тонкий подход к детскому уму, умение организовать творческое соревнование, преданность ученикам, гордость за их успехи, постоянное педагогическое горение». С этими словами согласятся, безусловно, все те, кому посчастливилось быть его воспитанниками.

 

Публикуемые воспоминания написаны, вероятно, в конце 40-х — начале 50-х годов и представляют начальный набросок. От впечатлений детских лет они доведены до описания деятельности в Капелле Г. А. Дмитревского (примерно до 1952 года). Имеющийся материал неравноценен. Публикуется наиболее содержательная его часть, описывающая, главным образом, историю и быт Капеллы дореволюционной. При подготовке Страниц воспоминаний к печати в авторском тексте в связи с его черновым характером произведена небольшая стилистическая правка.

Д. Н. Ардентов

* * *

Милий Алексеевич Балакирев

Наиболее полноценное и целеустремлённое управление Капеллой было в те годы, когда во главе её стоял этот замечательный человек. Сколько ума, умения и любви к Капелле, и особенно к детям, было у Милия Алексеевича!.. Полное доверие и уважение лиц, призвавших этого выдающегося музыканта управлять лучшим и ведущим певческим учреждением России, поставило Балакирева и самое учреждение в исключительное положение.

Административные способности и инициатива дали ему возможность даже архитектурно перестроить Капеллу и дать прекрасное оформление зданиям, классам, квартирам для обслуживающего персонала *). Всем были созданы соответствующие удобства. Эта сосредоточенность давала возможность Капелле быстрее и лучше выполнять предъявляемые ей художественно-репертуарные требования.


*) Капитальная перестройка всех зданий Капеллы производилась в 1886–1889 годах по проекту и под руководством архитектора Л. Н. Бенуа (1856–1928).


Хор Капеллы на сцене. Проектный эскиз Л. Бенуа, 1888

Отличный концертный зал Капеллы позволял хору собираться в своём здании. Акустика зала безуко­риз­нен­на. Проводимые в нём кон­цер­ты являлись днями показа столице шедевров хорового искусства. Какая архи­тек­тур­ная строгость зала и дис­ци­пли­на самого хора, выхо­дя­ще­го на эстраду в достойном, спо­койно-ве­ли­ча­вом харак­те­ре! Дети были одеты в польского образца кафтаны (кунтуши) малинового цвета с широким кушаком, золо­чё­ны­ми позументами и с кистями на правом плече. Непринуждённый вход стройного молодого коллектива, знающего своё точное место на эстраде, отличный и здоровый вид розовеньких детей создавали очаровательную картину. За детьми в том же образцовом порядке выходили взрослые певцы, одетые в чёрные вицмундиры с золочёными пуговицами с вензелевым изображением, при белых галстуках.

Дирижёр хора имел своё определённое место на эстраде. Он стоял на возвышенной подставке, окаймлённой изящной решёточкой, цветом общей с тоном плюшевой обивки кресел. Бюсты выдающихся деятелей былой славы Капеллы — Дмитрия Степановича Бортнянского и Алексея Фёдоровича Львова — украшали сцену. Что-то изумительно ласкающее есть в этом зале…

А что представляло собою самое здание Капеллы и его рабочие залы и классы? Классы, с широкими окнами, пропускавшими достаточно света, имели всё необходимое для ведения занятий. В каждом классе стоял рояль. Длинные коридоры и центральный проходной зал для детского отдыха давали достаточное количество воздуха. Имелся и специальный рекреационный зал. Спальни учащихся также имели достаточно света, воздуха и поразительно чистое и свежее бельё всех видов, которое менялось еженедельно.

Утро учащихся начиналось с приходом Милия Алексеевича. Он сам распоряжался побудкой детей, предварительно просмотрев всё до мельчайших деталей: спят ли ребята в нижнем белье или нет, есть ли пододеяльники и как ребёнок держит руки — под одеялом или поверх его,— всё заметит этот воспитательско-хозяйственный глаз.

Дети снабжались мылом, зубным порошком, зубной щёткой. Обязательной была ежедневная чистка обуви. Всё проделывалось аккуратно и бесшумно по звонку, дававшемуся в 6:45. В 7:30 весь туалет был выполнен и все выстраивались в спевочном зале на утреннюю молитву, на которой всегда присутствовал Милий Алексеевич. Конец молитвы проходил без него; в это время он уже был в столовой, где следил за подготовкой завтрака, проверял питательность булочек, температуру чая. Проследив вход учащихся в столовую, Милий Алексеевич шёл проверять уборку всех учебных помещений. Он накладывал штраф служащему, если замечал неисправность уборки пола, подоконников, классных досок, парт или недостаточное количество чернил и отсутствие мела у классных досок.

Посетив в лазарете больных мальчиков, Милий Алексеевич возвращался туда, где были им замечены недоделки. Найдя всё в должном порядке и осмотрев термометры в коридорах и классах, он, удовлетворённый, направлялся по своим личным делам. Часам к 10:30 Милий Алексеевич снова появлялся, но уже в канцелярии у делопроизводителя К. Варгина для просмотра нужных дел и подписания бумаг. Балакирев не имел своего отдельного кабинета и поэтому пользовался кабинетом походным находящимся в коридоре. Выдвинув маленький столик, покрытый зелёным сукном, он садился на простой стул и занимался с делопроизводителем. Быстро ознакомившись с текущей перепиской, написав текст новой важной бумаги, Милий Алексеевич направлялся на какой-либо общеобразовательный урок или урок пения малолетних певчих. Затем он уходил для свои личных занятий и возвращался в Капеллу уже к концу общей спевки, и если С. А. Смирнов задерживал её окончание, делал ему замечание даже за три минуты. Надо сказать что был издан для Капеллы особый указ о распорядке дня, по которому репетиции разрешалось проводить не более 60 минут. Этого распорядка Милий Алексеевич строго придерживался.

Обед, начинавшийся в первом часу дня, проходил в присутствии Балакирева. На дневное время (с двух до пяти часов) Милия Алексеевича сменял Николай Андреевич Римский-Корсаков, к которому переходило музыкальное управление.

Вновь Милий Алексеевич появлялся уже часов в 7 вечера, когда учащиеся приготовляли уроки для следующего дня. Его приход тотчас же использовался учащимися для своих желаний — обычно они просили разрешения танцевать. Убедившись у дежурного воспитателя в полной подготовленности уроков детьми, Милий Алексеевич соглашался сам поиграть танцы. И все мальчики весело двигались за ним в зал хоровых спевок. Танцевали вальс, вальс-мазурку и обязательно казачок. Милий Алексеевич показывал чудеса своей фортепианной игры. Старшие ученики наблюдали за его игрой и улавливали всё, что нужно знать и уметь специалисту-пианисту.

Наступало время ужина, и все направлялись в столовую в порядке, установленном раз и навсегда. В столовой — горячий ужин. Уложив спать детей, осмотрев весь порядок мытья на ночь, укладки в постели, проверив наличие туфель, Милий Алексеевич направлялся на извозчике домой с тем, чтобы на другой день начать такую же напряжённую и кропотливую работу по воспитанию и выращиванию певцов и будущих музыкальных деятелей страны.

Величайшая забота о здоровье и художественном развитии детей Капеллы, проявляемая М. А. Ба­лакиревым, Н. А. Римским-Корсаковым, А. С. Аренским, С. М. Ляпуновым никогда не за­бу­дет­ся и не изгладится из памяти моей и тех, кто помнит этих замечательных людей.

Широкое музыкальное развитие и общее образование и воспитание разумно проводились руководством того времени. Балакирев поощрял все виды художественного развития, подсказывал детям, как нужно пользоваться культурными приобретениями человечества. Милий Алексеевич сам водил нас в музеи города и показывал всё интересное и могущее служить нашему развитию и обогащению вкуса и знаний.

Особенностью балакиревского воспитания детей-певцов было поощрение их индивидуальности, стремление дать им возможность всесторонне развиваться в соответствии с имеющимися интересами и способностями. Дети того времени любили танцы и театр. Для этого приглашались особые педагоги, которые и выискивали способных учеников. Театральная техника учащихся доходила до постановки Ревизора Н. В. Гоголя (где мне пришлось исполнять роль Добчинского). Игра в театре и исполнение разнохарактерных ролей, вплоть до женских, дала мне самообладание при педагогической работе.

При М. А. Балакиреве и Н. А. Римском-Корсакове было выпущено немало воспитанников, показавших себя незаурядными работниками и деятелями в избранных ими немузыкальных профессиях. Разнообразны пути жизни окончивших Капеллу, но заложенные с детства основы музыки остаются у большинства в душе на всю жизнь…

Николай Андреевич Римский-Корсаков

Роль Николая Андреевича в Капелле ограничивалась положением помощника управляющего, которому поручалась исключительно музыкальная часть. Николай Андреевич занимался подбором музыкальных педагогов и музыкальным образованием капеллистов. Приглашая работников искусства, он имел в виду педагогов только исключительно полезных. Вряд ли кто отказывался вести работу с такими видными музыкальными деятелями, какими были Балакирев и Римский-Корсаков.

Я вспоминаю, с каким благоговением относились работники Капеллы к Николаю Андреевичу и как внимателен был он к этим славным и усердным труженикам. Совместная и дружная работа служила общему делу воспитания отличных музыкантов. Последующее время показало, что труды этих великих фанатиков принесли желаемые плоды. Какая масса отличных музыкантов и деятелей вышла из этой школы великих мастеров!

Римский-Корсаков — это монолитная музыкальная фигура. Начал он строить музыкальный отдел Капеллы на новых началах — на основе строгой специализации. Ни один день, неделя, месяц, полгода и год не проходили у него даром. Вспомнить хотя бы самое начало формирования в широких размерах инструментального класса симфонического типа. Кроме приглашённых видных музыкальных педагогов преподавали и практиканты, взятые из старших учеников. Такую подготовку умелых педагогов, прошедших разумную практику, продолжали и следующие управляющие. Очень много проработал Николай Андреевич в начале формирования оркестра над переложениями для него своей отличной музыки и произведений М. И. Глинки. Он последовательно учил оркестрантов дисциплине симфонической игры. Сначала был струнный состав. Вскоре влились и духовые, подготовленные скоростными методами чрезвычайно добросовестными педагогами. Появились и дирижёры-композиторы.

Труды Николая Андреевича выносились на слушание широкой публики. Две недели давалось на выучку программы вечера. Пригласительные билеты рассылались всем уважавшим великого композитора. Ими и наполнялся прекрасный концертный зал Капеллы. Так много работать мог только Николай Андреевич.

Человек высокого роста, в очках и с дежурным пенсне в петличке пиджака, Римский-Корсаков всегда в точное время приходил в музыкальную библиотеку и трудился весь в табачном дыму, ходил по коридору, чтобы видеть на местах музыкальных педагогов.

Я имел удовольствие и счастье быть в ложе Мариинского театра в обществе Л. И. Шестаковой, Н. А. Римского-Корсакова и его жены при первом исполнении в Петербурге оперы Царская невеста, где слышал личное желание композитора: «Для более успешного исполнения этой оперы следует темп брать более широкий, протяжный, отчего она только выиграет».

Делая записи об этих двух выдающихся деятелях былой Капеллы, я не могу умолчать о том счастье, которое выпало на мою долю: быть с ними, дышать общим воздухом и научиться у них тому, чем так велико наградила их природа.

Антоний Степанович Аренский

Вскоре после ухода Балакирева по личной рекомендации Римского-Корсакова управляющим был назначен известный профессор-композитор А. С. Аренский, уже к тому времени написавший оперы Сон на Волге, Рафаэль. Он не произвёл больших перемен в управлении, так как погоду делали не управляющие с их блестящими именами, а те великие труженики, которые именовались тогда учителями пения. Специфика успешного управления хором Капеллы заключалась в твёрдой воле старшего учителя пения. Хор и подсобные организации учреждения трудились по порядкам, заведённым ещё Балакиревым и Римским-Корсаковым. Аренскому нужно было только поддерживать приобретённое Капеллою, достигнутое благодаря деятельности этих великих работников. Ещё счастье не переставало сопутствовать хору, так как оставались ещё высококвалифицированные мастера хорового пения: Степан Александрович Смирнов — отличный хормейстер, Евстафий Степанович Азеев — отличнейший хормейстер и педагог хоровых дисциплин, Александр Александрович Копылов — солидный музыкант и композитор, получивший много различных конкурсных премий, особенно за струнные квартеты, Василий Илларионович Попков и другие. При таких руководителях, при отличных вокально-музыкальных данных певцов традиционные качества пения европейски известнейшего хора оставались в силе.

Аренский написал ряд а’капелльных произведений. Они прозвучали свежо. Это привлекло на его сторону всех хоровых тружеников. Дельные замечания Антония Степановича по усовершенствованию хорового звучания и обновлению репертуара поднимали дух работников всего учреждения.

Ранее в Капелле при исполнении сольных женских партий в светских произведениях пение их для усиления звучности поручалось нескольким мальчикам одновременно. Слушателей удивляли монолитность звука и общность звучания. Аренский решил установить соло не групповое, а одним певцом-мальчиком. Я выступил с желанием пропеть соло в одной из хоровых пьес. Своим пением я доказал возможность исполнить оперную роль детьми музыкально точно и артистично, подобно исполнению её взрослым певцом.

Антоний Степанович обратил внимание на фундаментальные басовые тоны известного октависта Дмитрия Ивановича Соколова, имевшего голос, выдающийся по тембровым качествам и диапазону, доходящему до контр соль. В 1899 году проходили чествования памяти А. С. Пушкина. Исполнялись музыкальные произведения, написанные на его слова. Аренский написал Ноктюрн к поэме Бахчисарайский фонтан, имея в виду таких глубоких басов, как Д. И. Соколов, В. Л. Крыжановский, И. Д. Галкин, А. С. Кильянов. Когда после первого построения — «настала ночь»,— органоподобно исполненного мужским хором, на словах «как милы тёмные красы» показались серебристые, чистенькие голосочки детей, в их звучание — на контр ля — включился Д. И. Соколов, и всё зазвучало как ароматная крымская ночь. Подобные эффектные приёмы выискивал этот композитор-мелодист и украшал тем звучание хора. Однако А. С. Аренский не пришёлся по вкусу «высоким лицам» и был смещён в 1901 году. Эту утрату тяжело почувствовал хор и вся Капелла.

Сергей Михайлович Ляпунов

Занявший после Римского-Корсакова место помощника управляющего С. М. Ляпунов не смог широко вести музыкальное воспитание учащихся, несмотря на все свои отличные качества музыканта и опытного педагога. Некоторое время — до прихода Аренского,— Сергей Михайлович старался удержать авторитет всего стройного здания прекрасного хора и не давать заглохнуть инструментальному делу, заведённому предшественником. У Аренского же к Ляпунову было какое-то странное отношение. По-видимому, управляющий не давал своему помощнику работать и продолжать программу, заложенную Римским-Корсаковым. У Сергея Михайловича была суровая воля одного командира, а Антон Степанович, сам не делая всё по-настоящему, предоставил Капелле самой катиться по проложенным рельсам. Время вступления Ляпунова в должность совпало со временем окончания Капеллы многими отличными учениками, которые поступили в петербургские театры и придворный оркестр. Это был накопленный трудами Римского-Корсакова актив, а новые силы ещё не оформились. Всё шло как-то на убыль, повеяло холодком. Скрытые распри нового начальства становились заметны, и руководство стало не совсем авторитетным. Как только Ляпунов оставался один — всё оживало. И наоборот: стоило только оказаться в управлении обоим, как наступало безвременье. Учащиеся высоко ценили Сергея Михайловича, уважали за честность, прямоту и как человека ставили вровень с Милием Алексеевичем.

Степан Александрович Смирнов

С благоговением подхожу к имени этого старшего учителя пения, замечательного мастера чистоты звука и безупречной интонации, требовавшего от певчих самого ответственного отношения к делу. Достаточно было ему показаться в коридоре учреждения, как все ощущали — пришёл человек дела. Всегда опрятно одет, тщательно выбрит, с приятного цвета бакенбардами. Большой мастер своего времени, он привнёс в Капеллу высокое художественное мастерство. Смирнов обладал большой силой воли и влиянием на хоровую массу. В совершенстве владел скрипичной игрой — для обучения пению это считалось обязательным.

Будучи малолетним певчим известного монастырского Чудовского хора Москвы, Смирнов был отобран в Придворный хор специально ездившим регентом Капеллы. Такого альта пришлось взять большой дипломатией. В Чудовском хоре было несколько Смирновых, и как не желали обмануть приехавшего по набору певчих, как не старались подсунуть однофамильца, нужный Степан Смирнов был найден в шкафу, запрятанным туда на время пребывания петербургского представителя. Секрет открылся, и мальчик был отвезён в столицу. За отличный голос и исполнение, усердие к музыкальному учению и хоровому делу был он впоследствии награждён золотыми часами.

Степан Александрович был мастером создания прекрасного хорового звучания. Его дирижёрские движения не были взмахами капельмейстерского типа. Запечатлелись в памяти изящные движения правой его руки, которые хор отлично понимал. Всякий новый дирижёр, не имея его магической руки, не в состоянии был получить от хора то, что легко давалось Степану Александровичу. Какие при нём были даны прекрасные концерты! В манере пения хора тогда было нечто необъяснимое, а потому и очаровательное. Многие моменты в исполняемых произведениях никто так не мог провести, как это делал он. Мне всегда казалось, что капелльскому хору никакого труда не стоит исполнять такие всегдашние и запетые духовные пьесы, как, например, концерты Бортнянского Скажи ми, Господи, кончину мою, Гласом моим ко Господу воззвах, Березовского Не отвержи мене во время старости, Львова Услыши, Господи, молитву мою. Но нужно было слышать эти произведения под магическим дирижёрством Степана Александровича! Я счастлив тем, что стоял в хоре под рукой мастера, держа ему партитуру.

По заведённому обычаю, контролировать пение хора Исаакиевского собора представлялось старшему учителю пения Капеллы. Вёл Смирнов и уроки хорового пения в Смольном институте.

Приход к власти нового управляющего — Степана Васильевича Смоленского мог быть только приветствован. Капелла нуждалась в крепкой руке после ухода Аренского, не полностью удержавшего её на высоте времён Балакирева и Римского-Корсакова. Но незнание Смоленским сердца и специфики учреждения повлияло на последующее время и едва не кончилось катастрофически. Его огромнейшей ошибкой было увольнение «по профнепригодности» виднейших хоровых деятелей России: Е. С. Азеева (кто не знал его из хоровиков нашего отечества?), В. И. Попкова, К. К. Варгина (деятелей Капеллы, её питомцев). Эти лица первой степени были заменены молодыми и малоопытными регентами: П. Н. Толстяковым, А. Г. Чесноковым, М. Г. Климовым — музыкантами достаточно грамотными, но неспособными из-за отсутствия опыта сразу заменить знатоков хорового искусства.

Смирнов остался с малоопытными помощниками. Они были хорошо обученными учениками Московского синодального училища, проникнутыми спецификой церковного пения московской епархии, с совершенно далёкой певческой логикой, с дирижёрским стилем, чуждым вкусам столицы, подогреваемые встать в конфликт со всеми установившимися традициями векового хора. Одно дело считать этих выпускников училища годными для работы в школах, гимназиях, семинариях, а другое — задумать изменить светлый петербургский стиль пения хора на московский манер. Это риск необычайный. Исполнение хора стало показывать снижение качества звучания. Слушатели заметили это. Хор и сам задумался над своей участью. Но, имея в своих рядах многих замечательных по голосовым данным и опыту певчих, не мог сразу пасть до уровня третьестепенного хора, ибо такая силища голосов и умения, как твердыня гранита, сдерживала натиск тления.

Пока у хора стоял Смирнов, дело шло сравнительно по-прежнему. Новые пьесы А. Д. Кастальского исполнялись хорошо, но Смоленский оставался недоволен исполнением. И я с ним соглашаюсь,— не мог итальянски звучащий хор петь с оттенками и приёмами, чуждыми ему и его слушателям. Я понимаю тяжёлое положение Смирнова, переобучавшегося на новый лад, его жалобы на своих помощников: «Трудно мне с этими мальчиками, они тянут вниз все мои стремления». Преодолевая несоответствующие его летам трудности, Степан Александрович заболел и скончался в 1903 году. По традиции он похоронен на Новодевичьем кладбище, рядом с прежними выдающимися хоровыми деятелями.

 

Евстафий Степанович Азеев

Известный хормейстер и знаток хорового звучания светского пения. Кто только ни знал это блестящее имя! Хоровые произведения Азеева распространены были по всей матушке России. Сколько хорового народа сформировал этот человек! Отношение всех к нему было прекрасное.

С неизменной сигарой. Цвет лица темноватый, спина несколько сгорбленная. Его редко или вообще ничто не волнует. По окончании репетиций обычного типа, не сделав резких замечаний по исполнению, закрывая крышку рояля, он обращается к певцам: «Вы думаете, что хорошо пели? Нет, плохо!»

Пение хора под его управлением не было таким блестящим, как у Смирнова, да и не могло быть. У Евстафия Степановича не было того сосредоточенного и сурового вида, как у старшего учителя пения; на лице его, скорее, была улыбка, и это отражалось даже на простом обиходном пении. Азееву предоставлялась полная свобода заниматься в регентских классах Капеллы, а всю академическую работу с главным хором вёл Смирнов.

Но вот наступает время сложной по тому времени работы, какой казалась тогда подготовка к концерту «Дня инвалидов войны». К торжественному концерту в Мариинском оперном театре выбирались три пьесы, звучащие особенно солидно. Большей частью ими бывали: Засветилась вдали и Встрепенитесь, птички-песни Кюи, Анчар и Ноктюрн Аренского, Венецианская ночь и Колыбельная Глинки-Балакирева, Охота Мендельсона, Ночь Гуно.

Задолго до 19 марта — «Дня инвалидов войны» — начинались выбор и тщательная подготовка пьес. Уж как только ни старались предупредить могущие быть понижения и повышения строя, обсуждали, не слишком ли громко или тихо поётся то или иное место, и прочее. На это время хор находился в руках Евстафия Степановича, бывшего хормейстера Мариинского театра, в зале которого должен состояться этот концерт. Всё теперь сосредоточено в этом, знающем отлично хормейстерское дело человеке.

Всё выверено, всё выслушано. После накануне проведённой публичной репетиции настаёт день концерта. Проводится последняя перед выходом на сцену спевка. Евстафий Степанович заметно волнуется, дымит сигаретой, трясутся руки, застёгивающие пуговицы перчаток.

Театр наполняла публика сдержанная, столичная, буржуазная. На этих концертах всегда присутствовал царь. Капелла выступала во втором отделении после игры оркестра, объединявшего более тысячи войсковых музыкантов Петербургского военного округа. Как запоёт стоголосый хор после великого грома тысячи музыкантов?! Занавес поднят. В глаза бросается сильный электрический свет. С середины хора дан тон. Дирижёр всходит на подставку. Исполнено, как всегда, безукоризненно. Бурные аплодисменты всего зала <…>. И так до следующего года, того же числа и там же. До Азеева и после него эти выступления проходили всегда с неизменным успехом. Они и не могли быть слабыми, так как Капелла не имела себе равных.

 

Михаил Георгиевич Климов

Я помню Михаила Георгиевича молодым и счастливым. То, что его привлекут (по рекомендации С. В. Смоленского) к работе в качестве учителя пения в Капеллу, в образцовый, европейски известный хор, он никак не мог ожидать. Поступление на такую должность лиц, не окончивших по регентской специальности Капеллу с отличием, считалось противозаконным против традиций этого учреждения. Михаил Георгиевич же окончил Московское синодальное училище. Однако нет правил без исключения. Климов принёс огромную пользу при переходе от замкнутой деятельности Капеллы к Капелле государственной. Тут он показал себя значительной личностью и как администратор и педагог, и художественный руководитель и дирижёр. Первая мировая война закрыла для Капеллы могущие быть начинания. Начальник Капеллы А. Д. Шереметьев и его помощники в эти годы мало проявляли энергии, а Михаил Георгиевич стремился к делам, к поддержанию престижа и славы учреждения. Наступила революция, и всё управление перешло к нему.

Умение М. Г. Климова привлечь для совместной работы исключительно полезных делу людей подняло значение Капеллы как чрезвычайно нужного учреждения культуры. Педагогов и проводников своих новых идей он приглашал с отбором и только лучших из немногих, на управленческий аппарат был скуп. Михаил Георгиевич видел в малом количестве работающих бóльшую продуктивность. Сама канцелярия имела двух лиц: бухгалтер, он же и начальник канцелярии, казначей, он же продавец билетов на концерты и машинистка,— но всё делалось без затруднений и вовремя.

Всё работало в Капелле. Появился новый высокохудожественный репертуар. Хор запел сложные произведения. Каждый сезон концерты Капеллы показывали то, чего не было ни в одной музыкальной организации города и, можно сказать, всего Союза. И никогда ни хор, ни его руководитель не кичились этим. Не случайно во время своей заграничной поездки в 1928 году Ленинградская государственная академическая капелла в целом ряде стран была признана выдающимся по своим голосам, ансамблю и методу передачи хором.

 

Певчие

Аристархов Иван Аристархович

Немного таких людей — честных тружеников, любящих и учреждение и свою профессию. Его голос был сильного, настоящего тенорового тембра, иногда несживающегося с другими голосами в маленьком хоре, но зато в большом составе сила его звука и тембристость давала хору массивность. Всегда аккуратный, старательный и доброжелательный товарищ ко всем поступающим в хор, вечный ходатай за молодёжь…

 

Архипов Василий Егорович

Тенор исключительной силы голоса. Как певец — не особенно большой музыкальной грамотности. Когда на репетиции ему указывали: «Да ведь тут синкопа!» — он мог ответить: «Кака така синкопа?» Или: «Василий Егорович, здесь нужно брать потише»,— на что он простодушно отвечал: «Опять не угодил!» Но как только наступало что-либо двуххорное, то этот певец бывал в свое роли. Давая нужной силы звук, он прорезал хор.

 

Архипов Фёдор Егорович

Певец, обладавший исключительным голосом. В своей партии третьего тенора был весьма полезен. Хор Капеллы («квинтичный», т. е. пятиголосный) при органной фактуре имел третьих теноров, но не баритонов, так как при исполнении квинты (в трезвучии первой ступени в до мажоре) баритонами чувствовалась перегрузка. При пении же квинты третьими тенорами, имевшими баритональный оттенок голоса, хор звучал мягко *). Вот в этой партии и был полезен Фёдор Егорович.


*) Образцом такого тонкого подхода к уравновешенности голосов в хоровом аккорде может служить эпизод «как милы тёмные красы» из известного Ноктюрна А. Аренского, сочинения, написанного специально в расчёте на особенности и богатейшие возможности хора Капеллы. Архив дореволюционной Капеллы свидетельствует, что баритонов в хор старались не брать. Эта же тенденция прослеживается и в деятельности Синодального хора.

 

Болев Александр Васильевич

Феноменальный тенор особой тембристости, исключительной металличности и какой-то баритональной силы, тягучести. Этот голос украшал теноровую партию, обволакивал её звучание во многих хоровых пьесах, там, где могучее форте нуждалось в подкреплении этим певцом. Но вот такой превосходный тенор не был пригоден при делении хора на маленькие группы — тембр прекрасного голоса, не сливаясь с другими, выделялся.

 

Васильев Александр Максимович

Украшал басовую партию. Ему посчастливилось попасть в Капеллу в те времена, когда приходилось часто петь квартетами. Вот тогда-то Александр Максимович был на высоте по своим отличным голосовым данным. Голос мягкого и нежного тембра напоминал дорогую виолончель. Отличная интонация и приятный звук всегда очаровывали слушателей.

 

Егоров Александр Яковлевич

Бас с широким диапазоном, весьма ценный. В необходимых случаях исполнял соло, показывая свой приятного тембра голос, с глубокими и верными тонами. Александр Яковлевич представлял собой тип отличного хорового баса, по которому равнялись все последующие приёмы басов в хор. Отличное звучание соль большой октавы, а вверху — ми первой.

 

Лебедев Павел Николаевич

Сейчас уже выводятся такие фундаментальные басы. Вполне было достаточно его одного, чтобы хор зазвучал как орган. Его голосовой диапазон был большой, а до большой октавы звучало как органная труба. Особенно был ценен Павел Николаевич при исполнении народной русской песни Вниз по матушке по Волге, обработанной А. Ф. Пащенко.

 

Левандо Пётр Константинович

Бас широкого диапазона. Я был свидетелем пробы его голоса при Аренском. Свежий басист оказался пригодным для поступления. Левандо имел бас бархатного тембра (бассо кантанте), а главное, мог доходить внизу до контр ля и вверху до ми-фа первой октавы. Рост Петра Константиновича необыкновенно высокий. Сложение рта широкое — как резервуар для акустического разворота звука. Сольные партии звучали весьма благозвучно и с хорошим внутренним содержанием. Многие арии из опер он исполнял «по-шаляпински», не прибегая к подражанию. В молодые годы Петру Константиновичу место бы в опере…

 

Свиридов Андрей Сергеевич

Солист должен иметь определённую форму. Можно иметь прекрасный голос; можно его иметь, не обладая надлежащей фигурой или осанкой; можно петь одному очень вдумчиво, отлично, но если нет надлежащего внешнего вида, то соло для эстрады не годится. Всеми, а может быть, и бóльшими качествами солиста обладал Андрей Сергеевич. Представляю его интересную и пышущую здоровьем фигуру на сцене капелльского зала. Не только хоровым солистом, он мог быть очень видным артистом оперы.

 

Соколов Дмитрий Иванович

Бас-феномен. Дмитрий Иванович был украшением хора. Быть может, были и до него феноменальные басы, но в моей памяти он был исключительным октавистом. Откуда получился у октависта такой прекрасный тембр голоса? Люди шлифуют голоса различными упражнениями. Я в своё время заинтересовался этим «шлифованным» звучанием, и Дмитрий Иванович поведал следующее: «Антон Григорьевич Рубинштейн предложил мне не обращаться ни к каким профессорам пения по причине невозможности найти педагога такого вида голоса, а последовать его совету и делать ежедневно так: ударить на рояле желаемую клавишу и петь, стараясь подражать инструменту, и когда звучание голоса сольётся со звуком рояля — всё встанет на место». Нельзя было не послушать совета великого пианиста, и Дмитрий Иванович неподражаемо овладел своим даром природы. Иностранцы, слушая концерты, даваемые Капеллою в заграничных поездках, отказывались верить в естественное извлечение низких звуков Соколовым.

 

Штрихи истории и быта Капеллы

Я не удосужился слышать по-настоящему Синодальный хор, когда им руководил Н. М. Данилин, но то, что показал этот хор во время своей концертной поездки — показа Петербургу своего искусства, меня не восхитило *). Я не восторгался его звучанием, его прославляемыми устами патриотов-москвичей достижениями. Я даже имел по этому поводу разговор с С. В. Смоленским. Он тоже остался недоволен пением хора на показе в капелльском зале и сказал: «Репутация Капеллы так сильна в провинции, что они, дураки, струсили».


*) Имеется в виду встреча обоих хоров в 1896 году, когда они демонстрировали друг другу свои творческие достижения.

 

Александр Александрович Копылов был хоровым деятелем большого масштаба. Занятия его с детьми отличались торжественной обстановкой. Каждый год принимались новые дети, среди них много было привезённых с Украины. Они доставляли много хлопот по упорядочению языка, поведения, хоровой дисциплины. У Александра Александровича всё проходило шутливо и легко. Какая-то у него была своя система обучения и воспитания детей.

 

…Однажды, когда Е. С. Азеев был болен, Копылову особенно удалось управление хором в «инвалидном концерте» 19 марта. Хор поселян из оперы А. П. Бородина Князь Игорь так художественно был исполнен, что потом долго вспоминали о том, как Капелла, стоя на месте, изобразила проход толпы, начав пение пианиссимо, продолжив кресчендо и закончив изумительным диминуендо.

 

Все поющие в хоре обязаны были быть бритыми. Желающие могли оставить баки. Один певчий при таком фасоне бритья выглядел чистейшей обезьяной, поэтому и было приказано на особенно важные выступления его не брать.

 

Я не обучался чтению партитур в Капелле по тому образцу, который был принят в её регентских классах. Пройдя крепко хоровое пение во всех видах: светских хорах, духовных, детских, оперных отрывках и прочих,— я не нуждался в таких упражнениях. Мои уроки чтения хоровых партитур (главным образом, на концертах Д. С. Бортнянского) проходили под скрипку. Михаил Филиппович Кременецкий обучал нас этому искусству, которое знал в совершенстве. Надо было видеть этого почтеннейшего педагога, с увлечением показывающего нам умение ориентироваться в произведении: где нужно подпеть, подыграть, перейти из одного голоса на другой и прочее. Всё это делалось с благоговением перед музыкой великих композиторов, с любовью к делу и к учащимся.

 

Во времена реформ Балакирева и Римского-Корсакова всех захватило лихорадочное состязание в инструментальной игре. Ученики, не игравшие в оркестре, совершенствовались на рояле и на скрипке. Это толкало их на изучение гармонии и других музыкально-теоретических наук. Проведя детские, впечатлительные годы в образцовом хоре, постигнув дирижёрско-регентское дело, такие ученики смело могли быть направлены в любые учебные заведения преподавателями пения или стать регентами любого собора. Большей частью они поступали учителями пения.

Я являюсь свидетелем многих перестроек Капеллы и считаю себя чрезвычайно счастливым тем, что живу в такое великое время, когда творческая жизнь бьёт ключом, не застаивается, а наоборот, даёт новые и неожиданные возможности действительного совершенствования нашего любимого хорового пения в интересах нашей многонациональной Родины и всего мирового хорового искусства в целом. Проследя прожитые годы, я могу сказать, что великое русское хоровое искусство живёт и крепнет во имя всего народа.

 

Перепечатано с: Ардентов Д. Н. Палладий Андреевич Богданов и его «Страницы воспоминаний» // Становление и развитие национальных традиций в русском хоровом искусстве. (Творчество, исполнительство, образование). Сборник статей / Составитель и отв. редактор П. П. Левандо.— Л., 1982.— С. 116–136. [151]

Вы вошли как анонимный посетитель. Назваться
901
Предложения спонсоров «Капелланина»:
debug info error log